Читать книгу Женщина без тени онлайн

2 страница из 8

В то время, как он направил своего резвого иноходца вдогонку охоте, кормилица, а вслед за ней и императрица, скользя по воздуху, спустились в оживленном городе юго-восточных островов. На них была бедная одежда, старухино платье из черно-белых лоскутов делало её похожей на пятнистую змею, молодая женщина выглядела еще более неприметнее, ее сияющее лицо, намазанное темным соком, изменилось до неузнаваемости. Никто не обращал на них внимания, они устремились вдоль реки, которая пересекала город. Желтоватая вода несла вниз крупные пятна темной краски, которые постоянно пополнялись из района красильщиков, расположенного за мостом; с другого берега, где стояли низкие дома дубильщиков и сыромятников, доносился смрад дубильной коры, на склонах сушились растянутые шкуры животных, прикрепленные маленькими деревянными колышками. По эту сторону жили кузнецы и гвоздильщики, в воздухе звенели падающие молоты, горел открытый огонь и стоял запах жженных копыт. Кормилица зашагала быстрее, ее поступь стала более уверенной, как будто она напала на след, императрица следовала за ней. Они зашли на мост, по которому двигалась толпа народу, носильщики, солдаты, двухколесные повозки и всадники. Кормилица протискивалась сквозь толпу, императрица пыталась не отставать, но у нее это не очень получалось. Она еще никогда не сталкивалась так близко с тем ужасным, что есть в лицах людей. Мужественно она хотела пройти мимо него, ноги хотели, сердце нет. Каждая поднятая рука, казалось, хотела схватить ее, близость такого количества ртов была отвратительна. Безжалостные, алчные и при этом, как ей показалось, испуганные взгляды стольких лиц слились воедино в её груди. Она видела перед собой кормилицу, которая оглядывалась на неё, она хотела следовать за ней, людской клубок чуть не растоптал её, внезапно она чуть не оказалась под копытами огромного лошака, их взгляды пересеклись, осознанный кроткий взгляд животного предал ей сил. Всадник ударил осла, который не решался наступить на дрожавшую женщину палкой по голове. «Это потому, что я могу превращаться в животных, моя судьба в жестоких руках людей?» – пронеслось в ее голове, она вздрогнула, на мгновение забылась и очутилась неизвестно как оттесненная людским потоком в конце моста. Она увидела кормилицу, стоявшую возле открытого трактирного лотка, та ждала ее. Там лежали тельца красивых розовато-золотистых рыбок, в которых своими руками копошился негр. На перекладине висел освежеванный ягненок, его голова упала вниз, его кроткие глаза смотрели на неё. Кормилица потянула ее к себе, увидев, как она побледнела и закрыла глаза, и вырвала её из людской толпы в переулок. Здесь было меньше людей, они несли тюки с материей, на домах тут и там сохли на жердях длинные полосы окрашенной материи. Дети-подростки тащили корыта с темноокрашенным материалом на промывку. Старуха остановилась перед самым низким домом красильщика и прислушалась к голосам споривших, которые доносились наружу. Мужские голоса звучали раздражённо, молодой женский голос отвечал зло и надменно, затем вмешался другой мужской голос, его низкий, спокойный тембр, похоже, призывал к миру. Женский голос зазвучал еще с большей злостью и надменностью. «Мне нравится этот голос», – сказала кормилица и кинула императрице, стать ближе к стене. Свара внутри набирала оборотов, в конце концов низкий голос, который говорил меньше всего, приказным тоном, хотя и очень спокойно, настоял на своем. Недовольные, расстроенные мужские голоса приблизились к двери дома. Кормилица сделала вид, что она идет дальше, но ее немощь и болезнь замедляют ее каждый шаг. Императрица скользила рядом с ней, из дома вышли трое мужчин, одноглазый, однорукий и третий, что помоложе, кривой, прихрамывал на левую ногу. «Вероятно, мои братья, – сказал одноглазый, который казался самым старшим из них. – Пристав, который двадцать два года назад выбил мне глаз, ничего не сделал мне по сравнению с тем, что делает жена брату моему». «Правда, ничего, – сказал однорукий, в то время как они свернули в переулок, – проклятая маслобойня, которая пятнадцать лет назад оторвала мне руку, не сделала мне ничего по сравнению с тем, что она делает моему брату». «И верблюд, что девять лет назад сломал мне спину, ничто по сравнению с ней» – добавил брат помоложе. «Действительно, эта баба, наша сноха, – продолжил старший брат, – из-за своего высокомерия и злобы хуже чумы и поэтому она остается бесплодной, хотя молода и красива, а наш брат мужчина из мужчин». «Это наш дом», – сказала кормилица, повернувшись спиной к братьям, лицом к дому. Она быстро зашла в дом, проскользнула коридор и потянула за собой императрицу в низкий сарай, который, казалось, вот-вот развалится от старости. «Мы должны подождать, пока муж уйдет из дома», – прошептала она ей и показала на щель в стене рядом, к которой приникла глазом. Она указала императрице на другую щель, и они увидели единственную комнату в доме. Императрица увидела очень бедно одетую молодую женщину с симпатичным, но недовольным лицом, сидящую на земле и с разинутым ртом смотрящую вдаль, еще она увидела большого коренастого мужчину сорока лет, он своими темно-синими руками укладывал огромный тюк пурпурного чепрака, обвязывал его бечевками, чтобы взгромоздить себе на спину, он был силен как бык: это был Барак, красильщик. За работой он повернул свое большое лицо к стене, низкий лоб, оттопыренные уши и зияющий рот. Он показался императрице отталкивающе неприятным, а молодая женщина произвела впечатление злой и подлой. Было видно, что красильщику хотелось заговорить с женой; когда все узлы на тюке были завязаны, он неуклюже переминался с ноги на ногу, делая вид, что что-то поднимает с пола возле нее, испачкал руки в луже пролитой краски, бормоча что-то посмотрел искоса на свою жену; но ее взгляд упорно был устремлен в пустоту, будто его здесь и не было. В конце концов он вздохнул, одним махом закинул ношу на спину и, согнувшись как вьючное животное, увесистыми, размеренными шагами направился к двери. Как только женщина осталась одна, она тотчас встала. Она вяло слонялась по комнате, опрокинула ногой старую каменную ступу, что стояла на земле, перекинутая жидкость разлилась на грязном полу. Она наполовину согнулась, чтобы собрать воду, ее губы искривились в пренебрежении, и она оставила все, как есть. Она подошла к ее и красильщика убогому ложу, что было сооружено в самом дальнем углу кирпичной стены из пары старых подушек и покрывал, привела его в порядок, пиная ногой то, что лежало криво. Отойдя в центр комнаты, зло посмотрела на кровать. Зевая, принялась искать в дыре в стене скудный запас желто-зеленых оливковых веток, она бросила ветку перед очагом, что был ничем иным как потемневшей от копоти дырой в стене, и растянулась на полу как человек, который пресытился долгой работой. Ее руки скользили по телу, она непроизвольно улыбалась, чувствуя свой тонкий стан. «Пора, – прошептала кормилица, – заходим». Они выскользнули из сарая и вошли в дверь жилища. Нога императрицы еще никогда не переступала порога человеческого жилья, за исключением ее собственного дворца; беспричинная тревога охватила ее, она снова закрыла глаза, покачнувшись, споткнулась об ручку большого черпака, валявшегося на полу, ища опору, она схватилась за висевший на цепи котел, котел окатил ее пурпурной жидкостью. Когда женщина на своем пороге, на который редко ступала нога незнакомца, увидела старуху, похожую на черно-белую сороку, и молодую спотыкающуюся женщину, она громко рассмеялась, как смеются дети, и долго не могла сдержать свой смех, а старуха тут же попыталась словесным потоком ловко вывернуть ситуацию себе на пользу. «Это не удивительно, – она начала, – что моя дочь споткнулась, за что она просит прощения, дитя не привыкло к городу, устала от беготни по улицам, в расспросах и поисках. Некоторые указывали неверно, возможно, по незнанию, возможно, по злобе, однако она не отступила до тех пор, пока не нашла верный дом, и вот пред ней ее госпожа, избранная красавица», – на этом она склонилась перед женой красильщика, коснувшись лбом пола, призвав свою дочь сделать тоже самое. «Своими глазами вижу, нет в ней не малейшего сомнения, что мы на верном месте». «Что за правильное место? Кто их послал? С какой целью? Что все это значит?» – спрашивала себя красильщица, дрожа от удивления. Старуха опять, отвешивая поклоны, поведала, что она хорошо знает, что ее молодой госпоже нужна служанка, и она покорнейше просит, при этом она поцеловала подол ее платья, удостоить их чести доказать на деле опыт ее еще крепкого возраста и покорность ее дочери. Молодая женщина чуть не упала замертво от смеха, особенно когда увидела на лбу незнакомок темно-синее пятно от прикосновения к грязному полу. Но кто это, кто их послал сюда и указал возможное место служения, она за многими словами не открыла. Как выяснилось, это был незнакомец на мосту, но не на новом мосту, а на старом, молодой мужчина, совсем юноша, изысканный господин; возможно он действовал по поручению другого человека, гордого, благородного господина постарше, что выглядел как князь, он сначала держался в стороне, но потом тоже заговорил с ней, как она правильно полагает, было, вероятно, так: в его лице молодая госпожа нашла верного и преданного поклонника и друга. На этих словах старуха так дивно и многозначительно сверкнула с красными прожилками глазами, что красильщица сделала шаг назад, сладкая волна удивления накрыла ее, во внешнем мире у нее есть такой друг, пусть она его никогда не видела, никогда до этого часа не видела ни малейших признаков его существования. Старуха приблизилась к ней вплотную, так как она почувствовала, что женщина не отворачивается от нее, а, наоборот, тянется к ней душей, она притворилась, что боится обратного и призвала бога в свидетели, что не может быть большего недоразумения, если они все-таки попали не туда! Она просит позволения спросить, действительно ли замужем молодая госпожа, писаная красавица, уже в течение двух лет, однако при этом, что странно, у нее до сих пор нет детей – это была бы она – замужем за человеком из артели красильщиков солидного возраста – он легко мог бы сойти за ее отца – неказистая фигура, огромный рот и большие уши? Еще мужа зовут Барак. В доме также живут три не женатых деверя, злые, докучливые парни, однорукий, одноглазый и горбатый, сварливые бездельники и нахлебники за столом брата, которых до смерти ненавидит таинственный друг из-за тех хлопот, что они постоянно доставляют его прекрасной госпоже. С этого момента прекрасной красильщице было очевидно, у нее есть тайный друг с тактичной душой и помыслами, больше всего ей льстило, что он знает все до мельчайших подробностей про ее бытие, присматривает за ней и делит с ней те горести и обиды, которыми якобы так богата ее молодость, благодаря этому ее опостылевшие будни наполнились внезапным внутренним светом, и его отблески отразились на ее лице. «Мы спасены, – закричала старуха. – Мы в правильном месте! Это ты, редчайшая, избранная из тысяч, я знаю, это чувство согревает внутри мое старое сердце. Это ты, которая перепрыгнет через собственную тень, которой пресытили беспрестанные напрасные объятия ее мужа, которая сказала сама себе: «Я сыта материнством прежде, чем испытать его. Это ты, которая выбрала стройность нетронутого тела, в своей мудрости отказалась нарушить свое лоно и отказалась от рано увядших грудей». Старуха произносила эти речи громким голосом наподобие праздничного песнопения, а отвратительная гримаса, которую она выбрала для мира людей, действительно напоминала голову пятнистой змеи, приготовившейся к нападению. Жена красильщика смотрела на беззубый рот, в котором быстрый язык плел между тонких губ волшебные сказки, и не знала, что с ней: что-то похожее на происходящее лежало темным пятном на ее душе между сном и бодрствованием в течение двух лет ее бесплодного брака, она никогда этого не произносила, даже самой себе, возможно, с губ сорвалось невысказанное в полудреме, когда она должна была как безвольный ребенок подчиниться с вялой брезгливостью не иссякающей нежности сильного красильщика – это прозвучало, и никто, кроме Барака, не мог этого знать. И если что-то и проникло в тайники его души, никогда у него язык не поворачивался это сказать, а тут незнакомая женщина пела ей это в уши, и это звучало как похвала в переплетении с предсказаниями, украшенное волнующим посланием неизвестного влюбленного; ни один человек с ней так не разговаривал, от смущения и важности происходящего ее поочередно бросало то в жар, то в холод, любопытство и стыд гнали ее прочь и манили к старухе, она чувствовала, что от волнения плач застыл в ее груди, она сжала губы, чтобы не выпустить его наружу и отвернулась. Старуха за спиной украдкой подала императрице знак, она указала пылающим взглядом лысых, без ресниц глаз на блёклую тень, которую отбрасывала женщина в полутемной комнате, будто поглаживая ее, протянула к ней пальцы, как если бы она могла сорвать ее с пола и вручить своей госпоже. Она закружила вокруг красильщицы и начала разжигать огонь смятения новыми, проникновенными заверениями в готовности служить. «О госпожа, окажи милость и удовлетвори нашу просьбу, испытай нас и возьми позже с собой в свою радостную обитель». «Ты безумная, – сказала женщина. – Здесь и нигде больше моя обитель. Там черпаки вымыть, мешалки вычистить, ступу вымыть, бадью вылить, пол помыть, в корыто набрать воды, разогреть котел с холодной водой, с горячей помешать, выскоблить там шкуру, перемолоть мешок зерна на ручной мельнице, пусть течет масло по шлангу, а рыбу на сковородку, пусть огонь горит, а рыба жарится, лепешки подходят. Барак, мой муж, голоден, да одноглазый, однорукий и горбун тоже хотят есть». «За дело, дочь моя, – закричала старуха как одержимая, – вперед и поторапливайся, мы должны убедить нашу госпожу, чтобы она приняла нас в дни своего благоденствия». «К чему эта бессмыслица», – сказала женщина и засмеялась. «За сковородки, огонь гори!» – пронзительно закричала старуха, не отвечая ей. Сковородки по воздуху приплыли к ней в руки, а зеленые оливковые прутики начали потрескивать. «Кто вы, – сказала дрожащим голосом красильщица. – Кто эта безмолвная молодая женщина, она действительно твоя дочь? Она не похожа на тебя, почему она держится в темноте и так пристально смотрит на меня?». Вспыхнуло пламя огня, и тень молодой женщины протянулась по глиняному полу до дальней стены. «Сюда рыбки из закромов рыбаков», – закричала старуха, не прекращая колдовать над огнем. Семь рыбок приплыли по воздуху в тонкие пальцы старухи и опустили свои розовато-золотые тельца рядом с друг другом на колоде. «Кто вы?» – повторила женщина, затаив дыхание. «Пряности из садов моей госпожи!» – закричала старуха приказным тоном и выставила свои когти в пустоту, запах пряностей наполнил комнату. «Какой госпожи?» – закричала молодая женщина как во сне, полуживая от страха и любопытства. Старуха бросила рыбок на сковородку, полила их маслом и отправила на огонь. «Спроси у зеркала!» – бросила через плечо. «У меня нет зеркала, – поспешно возразила красильщица, – я причесываюсь над чаном». Пламя огня поднималось выше, и тень становилась все красивее и красивее. «К чему это приведет?» – думала императрица, дрожа от неведения и нетерпения. У нее было чувство, что рыбки жалобно заголосили. Да, они очень отчетливо пропели слова: